Воткнув в голову для уверенности несколько перьев Савы, Пяточонок Поросёк с горшком в обнимку, строевым шагом, двинулся. Стараясь при этом для солидности идти в ногу, это было сложно, заставить чтобы хотя-бы правая нога шла в ногу с левой. Свин воткнул ещё несколько перьев для имитации хвоста, но оказалось очень щекотно и при ходьбе выпало. Как всегда, оглянувшись на табличку у своего домика, где было написано «Посторонним В…», а чуть ниже «А то будет х…», он зацокал копытами напевая услышанную от Кристофера Робина песню.
Ой, трудна и неказиста
Жизнь простого анархиста…
Под ногами, то есть простите копытами, крошилась дорога из жёлтого кирпича. Раньше тут была другая дорожка, даже если честно сказать тропинка, глинистая и неказистая как жизнь вышеупомянутого анархиста, но во время одного сказкопересечения появилась эта, кирпичная. Ещё тогда в комплекте, появилась девочка Элли и полсобачки с идентификатором «То», вторая её часть именуемая «тошка» осталась в том загадочном месте, откуда их принесло.
Девочка, после того как пришла в себя, реанимировала полсобачки, которая её не признала и унеслась на двух лапах прочь, навсегда. Не зная, куда идти она решила прижиться здесь, и некоторое время пожила у Пятачонка, перестирала ему все комбинезончики, модернизировала пробковое ружьё для стрельбы дробью, заклепала непонятно отчего прохудившуюся кастрюлю, пыталась выращивать кукурузу из завалявшихся в кармане зёрен, но не прижилась.
Не девочка, не кукуруза.
На кукурузу не подействовали даже специальные «Хрущёвские» заклинания. Девочка втыкала в землю, над семенами, нож, опирала на него рисунок суровой женщины со странными фасеточными глазами и с подписью «мать Кузьмы» (сзади было написано «… и дочь Кузьмы», становилась в шаге от этой композиции и играла на саксофоне. Растерянный Поросёк взирал на это думая: «От саксофона до ножа один шаг. И пусть это маленький шаг для одного человека, но гигантский скачок для такого маленького существа как я». Рядом с девочкой маленький свин чувствовал себя то прекрасным Апполоном, то страшным и ужасным Сатурном, то в общем хоть и не первым парнем на деревне, то хоть пятым или одинадцатым.
Кристофер Робин при очередном появлении, увидев девочку, начал вести себя странно, краснел, по идиотски улыбался, дебильно хихикал и олигофренически хмыкал и как то сам становился похожим на девчонку, Пинни назвал его тогда Розмари, а Кристофер Робин закричал: «Я не Розмари, я Билли Мун» и убежал из леса почти на неделю. Девочка после первой же встречи с Кристофером Робином, сказала ему: «Иди-ты к Гудвину», потом выкопала зёрна кукурузы и быстро ретировалась при первом-же сказкопересечении в историю про Драка Графулу, мотивировав, что там безопаснее для мозга, хоть и опаснее для остального организма.
Затосковавший по девочке Поросёк чуть не двинулся психически и хотел двинуться физически вслед за ней, но то сказкопересечение уже ушло, а новое хоть и поспокойней, за ним не было ни Драка Графулы, ни Драфа Гракулы, а только какая-то Малая Земля, но главное там не было Элли. Свин, всхлипывая пятачком, не стал переходить в безЭлленный мир. Оставшийся портрет суровой женщины он повесил у себя и периодически всем показывал, все пугались, особенно жуки.
Практически у каждого в Волшебном Лесу были памятные знаки о встречах с кем-то не отсюда. У Поросёка портрет суровой женщины, у Пинни в одном из пустых горшков лежала фотография медведя несущего снаряд с подписью «Пинни-Вуху от Войтека». Кроличий Уч имел все работы Ферма, в том числе с доказательством его Великой Теоремы. Сава афишу с ипподромом, на которой было написано «Саве от Братьев Райт за (бес)ценные идеи», Пятачонку было интересно если существуют братья Райт, то должны быть и сёстры Лефт? У Ислика Оа был свиток. Тоже с подписью, «Ислику Оа от Анаксагора». Даже у Сашки-Букашки своей норки по причине безалаберности не имеющего был плакатик, который он иногда вешал там, где находился, на нём был нарисован крокодил с трубкой и надпись: «Не говорите Богу что делать».
Дороги в Волшебном Лесу были короткие, но извилистые, как полёт моли после дихлофосной вечеринки у тараканов на Хэллоуин. Поднимающийся от горшочка сизой спиралью дымок окутывал Неправильных Пчёл, букашек и пролетающих стрекоз искажая их и так страннолинейный путь. Пятачонок Поросёк напрягшись расслабленным сознанием, вспомнил про Ислика Оа и подумал что ему горшочек нужнее. Этот длинноухий и коротконогий, созерцательный персонаж вновь забился в дальний угол Леса, стал точно на биссектрису угла и медитировал под звон всеядных комаров, которые с голодухи научились что-то сосать и выкусывать, даже из опилок Пинни-Вуха давая потомство в нарисованных лужах. Там, весь серый от густого слоя мутировавших комаров, он шевелил длинными ушами, стремясь к нирване, которая всё не приходила и не приходила. Возможно, этому мешала гордыня Ислика Оа? Он считал себя случайно родившимся не в том теле Галактическим Императором. Про его амбиции Пяточонок Поросёк не знал, считал Ислика Оа другом, хоть и слегка дефективным.
Но, как известно, друзей не судят, тем более, если выбирать не из чего, и нет чётких доказательств с которыми можно идти к прокурору. И потому Пятачонок решил зайти к нему с источающим сладковатый дымок горшочком, для поддержания духа и профилактического лечения плюшевого организма. Держа горшочек, слегка попахивающим палёным, передними копытцами, он целеустремлённо крошил задними копытами выветрившийся жёлтый кирпич дороги. Стебли нарисованной травы художественно хрустели при раздавливании, нарисованные букашки носились туда-сюда, оставляя следы из карандашной пыли. Некоторые замирали, как будто что-то хотели вспомнить, но это была иллюзия, вспоминать было нечем и нечего, жизнь нарисованных безымянных насекомых в Волшебном Лесу была настолько однообразна, что прошлое от будущего ничем не отличалось. Пятачонок ещё подумал, что быть Богом для местных букашек очень просто, посмотрел на них пять минут, и всё, прошлое и будущее их уже не имеют для тебя тайн. Путь Поросёка и ингалятора типа «горшок» в Волшебном Лесу отмечался диким хохотом сов, трескучими похихиками жучков и радостными всхлипами птички коноплянки, почуявшей Родину в этом насквозь плюшево-рисованном мире, как известно, запах родины сладок, особенно если зажечь в ней все конопляные поля.
Так Пяточонок Поросёк шёл, отмечая свой путь лёгким ручейком безумной радости и умной задумчивости, кого как полечило, пытаясь изображать чечётку копытом о копыто, (это уже из форсу) но тут из кустов неизвестной породы, сорта и вида, выпрыгнул Ратиг, весь полосатый и с двумя хвостами. Или это Поросёку показалось? Ещё Пяточонку показалось, что он не полосатый, а посолатый.
Молниеносно прыгнув рваными, дёргающимися движениями на кругло-розового свина, частоты кадров обычного мультика, двадцать четыре кадра в секунду не хватало для адекватного отражения его динамики, поэтому изображение дёргалось, он выхватил у него мощными лапами горшочек и сунул туда морду, сам, не из голода, а из любопытства, которое тут же было вознаграждено! Морда Ратига внутри горшка стала свирепо-радостной, полоски на боках зашевелись тропическими и субтропическими змеями и даже глистами. И где там внутри горшка он заорал: «Я – это не я, я – это он! Почему мне – всякие плюшевые придурки, а ему – Маугли? Так не пойдёт!». Снаружи горшка это звучало неразборчиво, но страшно и загадочно, как прорицание непонятно о чём, но роковое. Потом Ратиг извлёк ставшую не только свирепой, но и задумиво-запылённой морду в пепле Правильных Растений и чуть спокойнее, снаружи ингаляционного горшка, добавил: «Передай Пинни-Вуху и Прыгучей Гакен , чтоб ели пирог без меня. И пусть не ждут Кристофера Робина. Он не придёт. Никогда». После Ратиг отдал раскочегаренный, воплем в слой тлеющей травы, горшок Пяточонку и могучим прыжком с подвыпервертом, вылавировал между ветвями, выше деревьев, пересекая поочерёдно мерцающую границу храбрости, затем подмигивающую и косящую границу здравого смысла и наконец железобетонного вида границу раздела Волшебного Леса и того что Милн считал реальностью.
Поросёк проводил его задумчивым взглядом левого глаза, правый он обычно в походах жмурил, из экономии и ещё немного полечив насморк ингаляцией, продолжил путь. Периодически он оглядывался и тяжело вздыхал, завидуя такой прыгучести, сам он, когда то пытался пересечь границу с реальностью, для чего надул все имеющиеся шарики водородом из найденного на краю леса баллона, но оказалось что её сторожат Неправильные Пчёлы, эти существа были созданы Милном специально для этого. Они прострелили свину шарики из углекислотного лазера, спрятанного на вершине Большого Дуба. Падать с такой высоты было не столько больно, сколько долго и скучно. Досаждал сквозняк, продуваемый ветром во время падения Пятачонок думал: « Был-бы мозг, был-бы менингит». Особенно неприятно было то что очень хотелось в туалет, а внутренних органов для исполнения нужды в конструкции свина не было предусмотрено. Шариков было жалко, но мечты ещё жальче. Упорный Пятачонок не отчаивался, каждый вечер он медитировал, по полученной от Ислика Оа методике, забывая все вчерашние неприятности. Через некоторое время все в лесу перестали делать ему гадости, всё равно он их не помнил, и интереса соответственно не было. А потом на общем собрании решили, что плохой мир лучше хорошей ссоры, хороший мир лучше хорошей драки, хотя тут начал возражать Пинни-Вух в припадке андрогинности, решению поспособствовало прибытие полосатого Ратига. С ним ссориться было особенно неприятно. Несколько несогласных, особо вредных персонажей было съедено или закусано насмерть, некоторые несогласные ушли в подполье. Особенно сложно было поведением убедить Милна что этих пропавших персонажей никогда и не было, чтобы он их снова не прописал. У писателей знаете с этим просто, перечитываешь свою all-пись (Слово руко-пись устарело, каждый пишет, печатает чем может и хочет, будьте политкорректны, поэтому берём слово all – всё, и делаем составное слово all-пись ), и тут смотришь персонажей не хватает, вчера были, а сегодня сплыли. Берёшь и дописываешь.
Если представить себе тропинки Волшебного Леса, как граф (Есть такое понятие в математике, оно хорошо рассмотрено Эйлером, см «Проблема семи мостов Кёнигсберга»), то некоторые рёбра этого графа регулярно меняли узлы привязки, попросту говоря, прыгали с места на место будто девочки в резиновых надувных костюмах, играющие в классики во время десятибалльного землетрясения, на складе железобетонных конструкций. Вот Поросёк и попал на это не очень редкое событие, возможно, спровоцированное окуриванием тропинки сладковатым дымом ингаляции. Взлетающая как ёж после пинка сапогом, тропинка, ударила под ноги, попа шмякнулась на песок, зарывшись, на двадцать пять и четыре десятых миллиметра, голова ушла в горшок по уши. ( Вы кстати не слышали фразу – «Ёжик птица гордая. Пока не пнёшь, не полетит») Когда он смог достать голову из горшка, он увидел Пинни-Вуха собственной толстомохнатой, медолюбивой персоной. Тропинка доставила его к одной из точек назначения. Пятачонок никак не мог сам для себя определиться, к кому ему больше надо, к Пинни или к Оа? Наверное всё таки к Оа, но Пинни уже тут и придётся общаться с ним.