Я решил объединить идеи, заложенные в серии про Ленина (помните, «Ленин и печник», «Ленин и дети»), и серию «Анжелика и ….» вместе и приплюсовать от себя. ))
Анжелика и Сырок.
Анжелика, откинув белокурые локоны, открыла глаза и приняла вертикальное положение. На перламутровом столике рядом с кроватью под балдахином лежала записка: «Помни о подарке». Анжелика позвонила в серебряный колокольчик. Пришедшая служанка, кося глазами и глядя куда-то вовнутрь, заплетающимся языком спросила:
– Чего изволите, госпожа?
Состояние служанки озадачило Анжелику, но ей было слишком хорошо самой и, помня о том, что за слишком хорошо может наступить падение в бездну, решила заняться самоуничижением. И попросила служанку принести сырок.
Служанка спросила:
– С плесенью?
– Нет.
– С изюмом?
– Нет.
– Со стаканчиком рома?
– Нет!
– С бутылочкой водки?
– Нет!!
Служанка начала морщить лоб. Юная, туго натянутая кожа не собиралась в складки, и морщить лоб не вышло.
– С кальяном? – предположила служанка.
– Нет!!! – заорала Анжелика. – Просто сырок!!! На белом блюде, без украшений. С медной ложечкой и стаканчиком чая без сахара!!! Я буду самоуничижаться!!!
Услышав сложное слово, служанка закатила глаза, постояла так, похожая на фарфоровую куклу с нераскрашенными глазами, почти минуту. Анжелика опасливо приблизилась, чтобы проверить: дышит она или нет. Тут служанка откатила глаза на место – она вникла в смысл слова, связавшись с местным астралом – и выдвинула следующую идею:
– Сырок по полу повалять? Чай заварить на опилках?
– Нет, не настолько я нагрешила, – сказала Анжелика, представив предложенный завтрак. – И быстро!!! Сколько я буду ждать!!
Служанка вприпрыжку побежала исполнять приказ. Не попала в дверь с первого раза. Обрушила кусок штукатурки и порвала платье о ручку двери. Сверкая розовой ягодицей из прорехи порванного платья она, напевая песню об овечках, побежала к лестнице. Анжелика со вздохом закрыла дверь. Раздался цокот. Это служанка спускалась по ступенькам.
« Странно, – подумала Анжелика, – у неё же войлочные тапочки… Наверное, заколки в причёске о ступеньки цокотят».
Она подошла к огромной клетке, накрытой тёмной тканью. Сдёрнула ткань и мгновенно заорала на уже открывшую клюв птицу:
– Попка – дурак!
Птица захлопнула клюв, вздохнула и всё-таки сказала заготовленную фразу:
– Анжелика – дура.
Но сказала вяло, без энтузиазма. Анжелика уже была занята разглядыванием записки, пытаясь по подчерку определить, кто её написал: она сама перед приступом склероза или кто-то другой. Записка обрывалась такой каракулей, что, похоже, писавшего отвлекли пинком или выстрелом над ухом.
– О каком подарке идёт речь? Интересно, это что-то материальное или из области абстрактных философских понятий? Ой, у меня в голове таких слов не было.
Анжелика испуганно заозиралась. На неё пристально, гипнотизирующе глядел обиженный попугай: явно внушая умные слова.
– Это что же. Я теперь вместо того, чтобы сказать маркизу Тревельяну, что он козёл, буду говорить, что он неадекватен? Так не пойдёт!
Анжелика уставилась на попугая, транслируя ему его мысли обратно и свои заодно. Попугай замер от избытка мыслей и понятий, совершенно несвойственных приличной птице. Анжелика замерла, закатив глаза в состоянии полного безмыслия. Перестаралась.
Попугай напрягся, перекачивая избыток мыслей обратно. Анжелика зашевелилась и попыталась почесать клювом под крылом. Нос до подмышки не дотягивался. Потом встрепенулась и уселась на пол рядом с клеткой в ожидании сырка.
На улице раздался пронзительный вопль служанки:
– Сырок Маркизы! Чай Маркизы! Кальян Маркизы!
– Чёрт. Кальян несёт. Интересно, чем она его начинила?
Анжелика огляделась. Накрыла клетку с попугаем накидкой. Изнутри раздался возмущённый вопль и затихающие хлопки крыльев. Анжелика откинула накидку – внутри никого не было.
– Или улетел, или приснился, – решила Анжелика. Такие исчезновения уже случались. Точно так же пропал один из её знакомых: Анжелика заперла его в шкафу, а через полчаса сеньором Копперфильдом там только пахло.
Дверь распахнулась, вошёл местный конюх с подковой и, улыбаясь, предложил её Анжелике. Она строго показала пальчиком на окно. Парень, радостно ухмыляясь, заорал:
– На счастье!
И выкинул подкову в окно. Затем сообразил, что добровольно расстался с материальной ценностью. Ойкнул и прыгнул вслед за подковой. Раздался воющий звук ветра, гудящего через уши в пустой голове. За окном раздался звонкий звук удара и вопли Аббата Малфоя. Затем странное звонкое механическое чириканье и затем глухой стук и тишина. Дожидаясь сырка, Анжелика решила проверить свои аналитические способности. Усевшись на пол, начала размышлять. Первый звонкий стук – это подкова о голову аббата. Глухой стук – конюх на аббата. С тишиной после – тоже всё понятно. А что за трель, как от взбесившейся шарманки? Непонятно. Понапрягав мозг ещё пять целых три десятых секунды, Анжелика выглянула в окно. Над трупами конюха и аббата уносились вдаль финальные титры и медленно проявлялась надпись The End, затем надпись задёргалась под ударами гнилых помидоров, метаемых крестьянами, и сменилась на Fin.
– То-то же! Франция, однако! Не лезь со своим The Endom в Калашный ряд!
Анжелика сама открыла дверь, слыша разгоняющийся топот служанки. Та быстрокрылой пичугой промелькнула по комнате, невзначай обувшись в туфельки Анжелики с каблуками, и удалилась вслед за конюхом. Раздался удар, а потом…
На улице раздался пронзительный вопль служанки:
– Сырок Маркизы! Чай Маркизы! Кальян Маркизы!
И вскоре топот в коридоре. Анжелика снова распахнула дверь. История повторилась. Кровавые брызги от аббата и конюха, на которых снова приземлилась служанка, долетели до окна спальни.
На улице раздался пронзительный вопль служанки:
– Сырок Маркизы! Чай Маркизы! Кальян Маркизы!
– Живучая, – подумала Анжелика. – Гвозди бы делать из этих людей – больше бы было в продаже гвоздей. И она же, гадина, теперь грязная вся.
В коридоре раздались хлюпающие шаги служанки, переходящие в разгоняющееся стаккато каблучков. Анжелика снова распахнула дверь, предварительно натянув шнур от штор на уровне чуть ниже колен. Окровавленная, в чужой крови, служанка, похожая на зомби из итальянских фильмов, пролетела, не касаясь пола, в окно.
Шмяк, плюх.
На улице раздался пронзительный вопль служанки:
– Сырок Маркизы! Чай Маркизы! Кальян Маркизы!
Это повторилось ещё 13 раз.
От трения о воздух служанка очистилась и теперь была похожа просто на первобытную женщину, пришедшую с охоты на кроликов в кустах акации. Но «Сырок Маркизы! Чай Маркизы! Кальян Маркизы!» были в сохранности: сказывалась школа Графа. Правда, заполненный чаем, кальян выглядел странно, да и сырок был уже совсем необычен.
Во время очередного полёта служанки Анжелика забрала у неё на лету «Сырок Маркизы! Чай Маркизы! Кальян Маркизы!», а на дверь повесила табличку «объезд».
Положила странно пахнущую зеленоватую массу на тарелку, хлебнула из кальяна и начала самоуничижаться. Не пошло. В смысле, не самоуничижение не пошло. Глоток из кальяна не пошёл. Анжелика закашлялась и, неожиданно для себя, исторгла дикий рёв. В нескольких лье вокруг ей радостно ответили похотливые ослы и жеребцы, мужчины побледнели и попрятались. За дверью раздался стук каблучков. Без груза служанка разогналась быстрее обычного. Раздался визг тормозов перед надписью «объезд» – и тишина. Анжелика распахнула дверь. Никого. Последний слой следов служанки обрывался тормозным следом, выгрызенным в кафельном полу. Самой её не было. Анжелика подумала:
– Наверное, к попугаю в нирвану улетела.
Попугай мысленно ей ответил:
– Нет её тут.
– Ну и к чёрту её, – мысленно ответила попугаю Анжелика. И пошла продолжать самоуничижение во имя спасения.
Она села перед блюдом с сырком и начала:
– Вот сырок лежит,
Он не убежит.
И никуда не денется.
Конец моим страданьям
И разочарованьям.
И снова наступает хорошая погода.
Огромный медведь, изображённый на картине в полный рост, погрозил ей лапой и сказал:
– Плагиат!
Огромный кабан у его ног с хрюканьем подтвердил.
– Действительно. Странный текст, для самоуничижения, – подумала Анжелика. И начала во весь голос причитать:
– Вот сырок лежит. Гармоничный и адекватный. Бархатный и сладкий (сидящие на сырке мухи утвердительно зажужжали). Не горький и ароматный (мухи снова зажужжали). Он венец творенья и луч бога настроенья. А я нескладная, нераскладная. Молью побитая, венами перевитая. Жизнью забитая, тоскою погрызена. Слушаю только песни Глызина (Кто такой Глызин? Сарацин что ли?). Невменяема, невтебяема. Судьбой злою навылет ковыряема. Нет мне прощения и покаяния, и не будет вовек подаяния (Хотя, не сильно и хотелось: мне денег триста лет пропивать хватит, или сто пятьдесят лет прокуривать – прикинула Анжелика.) Подаяния и доения. Будут странные лишь ощущения. И не Рай, и не Ад мне не светит, только Лимб никакую приветит. Буду в сумерках вечно бродить я. Всякий хлам там вовек находить я. Собирать, собирать без устатку. Сделаю я из хлама кроватку. Только спать в Лимбе мне не придётся. Песня очень печальная льётся.
Анжелика осмыслила то, что проорала. Нормально получилось. Священник говорил, что наказание страшно втройней, а то и впятерней, когда бессмысленно, а с этим у меня получилось. После воплей потихоньку восстанавливался слух. За окном звучал хоровой скрип.
– Или скрипачи, или скрипельцы, – подумала Анжелика и подошла к окну. Там стройными рядами сидели, ранее прикидывающиеся неграмотными, народные массы. Они, высунув от усердия языки, скрипели гусиными перьями, записывая впрок самоуничижения Анжелики. Вдруг пригодится тараканов пугать.
Под окном комары и какие-то личинки доедали останки аббата и конюха. Насекомых поедали птицы, птиц – кошки, кошек – собаки, собак – корейские гастарбайтеры. К тем подкрадывались чернокожие воины с копьями.
Глядя на это, Анжелика задумалась и съела сырок. Вскоре почувствовала жжение и нервное раздражение. Тягу к нигилизму и хорошую бы клизму. Жить бы по-хорошему, но уж очень уж жизнь перекошена. Анжелика думала – капут, но спасенье оказалось тут как тут.
Открылась дверь. Хромая на обе ноги, вошёл Граф. Анжелика кинулась ему на шею, с урчанием переваривая сырок и плохое настроение.
– Любимый. Наконец-то ты пришёл. У меня без тебя жизнь наперекосяк, глючит, пучит и немного дрючит. Сплошной бум и бряк. Откуда? От верблюда! Что нам надо? Шоколада!
Граф ласково забил ей рот куском чёрного шоколада и сказал:
– Брось своё декаденство. Сейчас займёмся чем-нибудь обычным. Пойдём на охоту, любимая. Развеешься. Сегодня подлёдный лов куропаток. Слуги уже наморозили льдину, провертели лунки и положили её в лесу на верхушки деревьев. Сейчас кроликов обклеивают перьями, а наш маг внушает им, что они куропатки, которые любят ловиться на удочку. Пойдём, дорогая. Пойдём.
Дальше началась идиллия.